Сознание – одно из сложнейших проявлений психики человека, которое трактуют по-разному представители разных наук. До недавнего времени его рассматривали только как «высшую, свойственную лишь человеку форму отражения объективной действительности, способ его отношения к миру и самому себе… Сознание представляет собой единство психических процессов, активно участвующих в осмыслении человеком объективного мира и своего собственного бытия. Оно… неразрывно связано с языком» и «со способностью идеального воспроизведения действительности в мышлении» (БЭС, 1996). Есть и еще более отвлеченное представление о сознании как о явлении, не сводимом только к работе мозга, как о «со-знании», совместном знании нескольких индивидов. Вполне очевидно, что искать этот уровень сознания у животных не приходится, и считалось, что в процессе эволюции психики животные останавливаются на стадии интеллекта, а стадии сознания достигает только человек (Леонтьев, 1952).
В то же время, по определению психофизиолога Владимира Николаевича Соколова (1997), сознание представляет собой «специфическое состояние мозга, позволяющее осуществлять совокупность важнейших когнитивных процессов - ощущение и восприятие, память, воображение и мышление».
Некоторые философы (Мамардашвили, Пятигорский, 1982) также подчеркивают, что «сознание не есть один из психических процессов, но оно есть уровень, на котором синтезируются все конкретные психические процессы, которые на этом уровне уже не являются самими собой, так как на этом уровне они относятся к сознанию».
Напомним также весьма распространенную точку зрения, которой придерживается ряд ученых, в том числе Нобелевский лауреат Дж. Эдельман и Л.В. Крушинский. Эти авторы считают, что сознание – это «то, что мы теряем в состоянии сна без сновидений, при глубоком наркозе или в коме, и то, что к нам возвращается после прекращения этих состояний». При таком понимании феномена сознания становится возможным искать его проявления и у животных тоже.
И еще отрывок:
3) Сознание обеспечивает преднамеренность коммуникации, причем эта преднамеренность включает в себя элементы обмана и дезинформации. Изучение поведения человекообразных обезьян, обученных простейшим аналогам человеческого языка, показало, что высказывания таких обезьян являются преднамеренными и нередко направлены на то, чтобы ввести собеседника в заблуждение.
4) Сознание позволяет человеку отделить «Я» от окружающего мира (от «не-Я»), то есть обеспечивает самоузнавание (Я-концепция). Показано, что у некоторых высших позвоночных обнаружены зачатки способности узнавать себя в зеркале. Для этого используется так называемый маркировочный тест, когда животному под легким наркозом наносят метку на какую-то часть тела, которую он может видеть только в зеркале. Если после пробуждения животное на метку никак не реагирует (следовательно, ее не ощущает), но, посмотрев в зеркало, пытается ее удалить, это расценивают как признак способности к самоузнаванию. Однако такая способность надежно доказана только у человекообразных обезьян, тогда как низшие обезьяны ею не обладают. Имеются данные, что такая способность есть у дельфинов, слонов и врановых птиц, однако это пока немногочисленные данные, и этот вопрос требует дальнейших исследований.
5) Сознание обеспечивает способность оценивать знания, намерения, мысленные процессы у других индивидов (theory of mind, или создание «модели психического состояния другой особи»). Вопрос о способности животных мысленно поставить себя на место «другого», то есть представить себе психическое состояние и намерения сородича, – один из наиболее трудных для экспериментального исследования. Тем не менее существует ряд доказательств того, что такая способность у некоторых высших позвоночных существует. В одном из опытов участвовали два экспериментатора, затем один уходил, а второй показывал шимпанзе приманку, которую прятал в один из четырех непрозрачных контейнеров, скрытых за экраном. Как только экран убирали, возвращался второй экспериментатор, и оба они указывали обезьяне, где находится корм. Оказалось, что в такой ситуации шимпанзе, как правило, пользовались указанием того человека, который прятал корм, то есть оценивала наличие у него нужной информации и ее отсутствие у того, кто выходил из комнаты.
Эмоции – это существенная часть человеческих переживаний. С точки зрения здравого смысла можно прийти к единому мнению о том, что именно подразумевается под эмоциями, и мы обычно единодушны в понимании атрибутов различных эмоций. Однако при изучении эмоций с научной точки зрения возникает целый ряд трудных проблем.
Эмоции могут проявляться на субъективном, физиологическом и поведенческом уровнях, которые трудно согласуются друг с другом. С точки зрения субъективных проявлений эмоции – это, в сущности, субъективные переживания. Не существует такого способа, который помог бы нам узнать, на что именно похожи эмоциональные переживания другого человека. Мы склонны предполагать, что эти переживания точно такие же, как и наши собственные, но у нас нет никакого логического пути, чтобы убедиться в этом предположении. Когда же мы подходим к проблеме эмоционального переживания животных, то здесь мы сталкиваемся с еще большими трудностями. Мы склонны предположить, что похожие на нас животные, например приматы, способны на такие же эмоциональные переживания, как и мы, а животные, которые на нас непохожи, например насекомые, если и способны на какие-либо переживания, то, по всей вероятности, только на те, которые очень отличаются от наших. Однако это всего лишь голос здравого смысла, а не научный вывод. С точки зрения науки, мы не можем утверждать, что у животных имеются какие-то особые субъективные чувства – логически мы вправе делать такие предположения только в отношении других людей.
С точки зрения физиологии эмоциональные состояния человека обычно сопровождаются изменениями вегетативных показателей, но эти показатели не дают нам надежного ключа для определения конкретных эмоциональных состояний. У животных особенно трудно дифференцировать эмоции (например, страх, агрессивность, сексуальные ощущения), даже когда такие физиологические показатели, как повышение частоты сердечных сокращений или нарушение гормонального равновесия, действительно свидетельствуют об эмоциональном возбуждении организма. Другими словами, большинство животных проявляют одни и те же физиологические реакции безотносительно к тому, отражает ли их эмоциональный ответ реакцию страха, агрессии или проявление полового чувства. Таким образом, хотя мы и можем кое-что выяснить на основе физиологических исследований, интерпретация физиологических ответов оказывается весьма трудной.
Чарлз Дарвин (1872) подчеркивал коммуникативный аспект эмоций. Как мы уже видели, он утверждал, что мимические реакции и другие поведенческие признаки эмоций произошли от защитных реакций и других утилитарных аспектов поведения. Хотя эволюционная концепция Дарвина, которую развивали и широко распространяли ранние этологи, в настоящее время считается общепринятой, его представления об эмоциях кажутся весьма примитивными. Дарвин и его ученик Джордж Романее не смущались, когда обозначали эмоции животных терминами, характеризующими эмоции человека. Они писали, в частности, что поведение и мимика провинившейся собаки выражают «стыд» (Darwin, 1872), рыба переживает «ревность», а у попугая проявляется чувство «гордости», когда он произносит свои «слова» (Romanes, 1882). Столь антропоморфический подход вызвал у психологов протест. Например, Морган (Morgan, 1894) пропагандировал такой подход к изучению данной проблемы, в котором не было бы каких-либо спекуляций по поводу мыслей и чувств животных.
В этой главе мы попытаемся понять внутреннюю жизнь животных с точки зрения их субъективного мира, а также их физиологических и поведенческих проявлений. Кроме того, мы обсудим вопрос о том, какое значение имеют эти исследования для обеспечения благосостояния животных и для выбора условий их содержания.
Самосознание у животных
На протяжении почти 75 лет нашего столетия прочно господствовало представление бихевиористов о том, что субъективные психические переживания животных не могут быть предметом научных исследований. В течение этого времени такие ученые, как Толмен (Tolman, 1932), оспаривали эту точку зрения, но они практически никак не влияли на господствующее мировоззрение (см. обзор Griffin, 1976). Позиция бихевиористов с логической точки зрения кажется неприступной, однако ее можно обойти различными путями. Один из аргументов заключается в том, что, хотя мы и не можем доказать, что животные обладают субъективными переживаниями, вполне возможно, что на самом деле так оно и есть. А если бы это было так, то что тогда изменилось бы? Другой подход базируется на утверждении, что с эволюционной точки зрения представляется маловероятным, чтобы между человеком и животными в этом отношении был существенный разрыв.
Гриффин (Griffin, 1976), который одним из первых начал планомерную атаку на позиции бихевиоризма, использовал оба этих аргумента. По его мнению, изучение коммуникации животных с наибольшей вероятностью должно принести нам доказательства того, что «они обладают психическими переживаниями и сознательно общаются друг с другом». Однако при исследовании языковых способностей животных в последние годы это давнее обещание оказалось невыполненным. До сих пор вызывает спор поведение шимпанзе, которых обучили некоторым особенностям языка человека, и существует сомнение в том, что когда-либо эти эксперименты позволят нам многое узнать о субъективных переживаниях этих животных (Terrace, 1979; Ristau, Robbins, 1982). Были предприняты самые различные попытки исследовать субъективный мир животных другими способами, к описанию которых мы и переходим.
Осознают ли животные себя в том смысле, что имеют ли они представления о позах, которые принимают, и о действиях, которые совершают? Конечно, поступающая от суставов и мышц сенсорная информация направляется к мозгу, и поэтому животное, по-видимому, должно быть осведомлено о своем поведении. В экспериментах, направленных на выяснение этого вопроса, крыс обучали нажимать на один из четырех рычагов в зависимости от того, какой из четырех активностей было занято животное, когда раздавался звук зуммера (Beninger et al., 1974). Например, если этот сигнал заставал крысу в тот момент, когда она чистила шерсть (was grooming), она должна была нажимать на «груминговый» рычаг, чтобы получить пищевое подкрепление. Крысы научились нажимать на различные рычаги в зависимости от того, занимались ли они чисткой шерсти, ходили, поднимались на задние лапки или находились в покое вюмент, когда слышался звук зуммера. Результаты подобных экспериментов (Morgan, Nicholas, 1979) показали, что крысы способны строить свое инструментальное поведение на основе информации об их собственном поведении и сигналов, поступающих из внешней среды. В каком-то смысле крысы должны знать о своих действиях, но это совсем не означает, что они их осознают. Они могут осознавать свои действия точно так же, как и внешние сигналы.
Многие животные реагируют на зеркало так, как будто они видят других особей своего вида. Однако некоторые данные свидетельствуют о том, что шимпанзе и орангутаны могут узнавать себя в зеркале.
Молодые шимпанзе, рожденные на воле, пользовались зеркалом, чтобы чистить те части своего тела, которые другим путем увидеть невозможно. Гэллап (Galiup, 1977; 1979) наносил небольшие пятнышки красной краски на бровь и противоположное ухо нескольким шимпанзе, когда они находились под легкой анестезией. По утверждению экспериментатора, шимпанзе, выйдя из наркотического состояния, прикасались к этим частям своего тела не чаще, чем обычно. Тогда он дал обезьянам зеркало. Шимпанзе начали разглядывать свои отражения в зеркале и постоянно трогать окрашенные брови и уши.
Можно ли считать, что способность животного реагировать на какие-то части своего тела, которые оно видит в зеркале, свидетельствует о его самоосознании? Этот вопрос непосредственно связан с более широким вопросом. Свидетельствует ли способность животного подражать действиям других о его «знании себя»? Шимпанзе невероятно искусны в подражании друг другу и людям. Хотя истинное подражание следует очень тщательно отличать от других форм социального научения (Davis, 1973), мало кто сомневается в том, что приматы способны к подражанию. Например, шимпанзе Вики, воспитывавшейся в семье Хейесов (Hayes), было предложено скопировать серию из 70 движений. Многие из этих движений она никогда ранее не видела, но десять из них скопировала сразу, как только ей их показали. Вики научилась производить в ответ на соответствующие демонстрации 55 двигательных актов (рис. 28.1). Она также научилась выполнять довольно сложные домашние дела, например мыть посуду или вытирать пыль (Hayes, Hayes, 1952). Многим из этих действий она подражала спонтанно, без чьих-либо наводящих посылок. Однако шимпанзе по подражательным способностям не смогла справиться с ребенком. Исследователи считали, что подражательная активность Вики соответствует способностям детей в возрасте от 12 до 21 мес. Способность к подражанию иногда считают признаком интеллекта, однако этот тезис стоит взять под сомнение, поскольку подражание наблюдается и у очень маленьких детей, и у самых различных немлекопитающих животных. При изучении пения птиц оказалось, что у многих видов птиц при научении пению наблюдаются некоторые формы подражания звукам, причем некоторые птицы в этом отношении особенно искусны. Попугаи и индийские скворцы майны способны необычайно точно воспроизводить звуки человеческого голоса (Nottebohm, 1976).
Чтобы иметь возможность подражать, животное должно получить внешний слуховой или зрительный пример для подражания и добиться соответствия ему с помощью определенного набора своих собственных моторных инструкций. Например, ребенок, который подражает взрослому, высовывая язык, должен как-то ассоциировать вид языка со своими моторными инструкциями, необходимыми для того, чтобы самому высунуть язык. Ребенок при этом совершенно не обязан знать, что у него есть язык, – он просто должен связать данное сенсорное восприятие с определенным набором моторных команд. Каким образом это происходит, остается загадкой. Однако вопрос о том, необходимо ли самоосознание для осуществления подражательной деятельности, является спорным.
Отчасти проблема состоит в том, что нам необходимо выяснить, что же именно мы подразумеваем под термином самоосознание (selfawareness). Как отмечал Гриффин (Griffin, 1982), многие философы проводят различия между понятиями «осознание», или «знание себя» (awareness), и «сознание» (consciousness. Осознание – это вид восприятия, тогда как сознание включает в себя особый род самоосознания, которое не ограничивается простой осведомленностью о разных частях своего тела или процессах, протекающих в мозгу. Сознание, с этой точки зрения, включает в себя какое-то предположительное знание того, что Я испытываю ощущения или думаю, что это Я – существо, знающее об окружающем мире. Мы разобрали несколько примеров того, что животные обладают знаниями в сфере восприятия, т.е. знают непосредственно воспринимаемые характеристики объектов. Однако способность животного сообщать о своих действиях, подражать действиям других или узнавать свое изображение в зеркале не обязательно требует наличия сознания в том смысле, как оно было здесь определено.
Рассогласование между осознанным и неосознанным восприятиями можно наблюдать у людей с повреждениями мозга. Некоторые люди, у которых повреждены определенные области мозга, связанные с обработкой зрительной информации, сообщают о том, что они частично ослепли. Они не в состоянии назвать объекты, которые предъявляют им в определенных областях поля зрения. Они утверждают, что не могут увидеть эти объекты; однако, когда их просят указать на них, они зачастую могут сделать это очень точно (Weiskrantz, 1980). Один больной точно угадывал, какую линию ему показывали; горизонтальную или диагональную, хотя он и не знал, видит ли он что-либо (Weiskrantz et al., 1974). Это явление, названное слепым зрением, возникает в результате повреждения тех областей мозга, которые ответственны за опознание зрительных сигналов (visual awareness), тогда как другие области мозга, участвующие в зрительном процессе, остаются интактными. Именно эти области мозга помогают больному делать правильное суждение, хотя он и не знает о том, что он видит.
Физиологические аспекты эмоций животных
Эмоциональные состояния сопровождаются усилением активности вегетативной нервной системы, отдела нервной системы позвоночных, который регулирует работу внутренних органов, например кровеносных сосудов, сердца, кишечника, легких и некоторых желез. Вегетативная нервная система находится под контролем головного мозга и обеспечивает два типа иннервации, оказывающие противоположные влияния на внутренние органы. Симпатическая нервная система активируется в условиях стресса или напряжения и обеспечивает мобилизацию организма в чрезвычайных обстоятельствах. Ее влияние проявляется в увеличении кровоснабжения мышц, мозга, сердца и легких, усилении частоты сокращений сердца и ослаблении притока крови к кишечнику и периферическим частям тела. Парасимпатическая нервная система анатомически отделена от симпатической; она обеспечивает восстановительную функцию, возвращая к норме кровоснабжение органов и нейтрализуя другие эффекты симпатической активности. Эмоциональное возбуждение сопровождается симпатической активацией.
У человека это проявляется в увеличении частоты сокращений сердца, усилении потоотделения и изменении периферического кровообращения, в результате чего лицо бледнеет или, напротив, становится красным.
Психолог Джеме высказал предположение, что субъективные переживания эмоций берут свое начало в возбуждении сенсорных рецепторов, вовлекающихся в данную эмоциональную реакцию. Например, пугающий раздражитель должен вызвать определенные поведенческие и физиологические изменения, а уже эти изменения порождают субъективное переживание испуга. Как пишет Джеме (James, 1980), когда мы встречаемся с медведем, мы убегаем. Мы убегаем не потому, что пугаемся, – мы пугаемся потому, что бежим. Современник Джемса-Ланге (Lange) предложил схожее объяснение для эмоционального переживания, и эта точка зрения известна в настоящее время как теория Джемса-Ланге.
Кэннон (Cannon, 1927) утверждал, что симпатическое возбуждение во многом характеризуется одинаковой картиной независимо от того, какую эмоцию переживает организм в данный момент. Он показал, что у кошек даже после устранения всех видов сенсорной обратной связи к вегетативным нейронам продолжают проявляться такие признаки эмоционального поведения, как шипение и слюноотделение. Кэннон пришел к заключению, что активация вегетативной нервной системы не является необходимой для эмоционального переживания, хотя эмоциональное переживание и влияет на вегетативную активность. Когда испытуемым вводят гормон адреналин, у них можно наблюдать самые различные симпатические реакции, например потоотделение, усиление частоты сердечных сокращений и т. д. Однако при этом испытуемые не сообщают о каких бы то ни было эмоциональных переживаниях. Некоторые из них говорят об определенных физических симптомах, а другие – о том, что они ощущают «холодную» эмоцию – состояние, напоминающее раздражение или страх (Landis, Hunt, 1932).
Активация вегетативных функций организма может обеспечить основу для эмоциональных переживаний, но она не создает никакой дифференциации в состояниях организма при различных эмоциональных ситуациях. Однако определенная ситуация, будучи воспринятой субъектом, может привести его к интерпретации вегетативного возбуждения в виде соответствующего эмоционального переживания. Эту гипотезу предложили Шехтер и Сингер (Schachter, Singer, 1962). Они вводили испытуемым адреналин, говоря, что это инъекция витамина. Некоторым из подопытных лиц они сказали, что этот укол вызовет у них усиление сердцебиения, покраснение и т. д. (т. е. реальные эффекты адреналина), тогда как другим сообщали, что у них могут возникнуть такие побочные эффекты, как зуд или онемение (т.е. они были дезинформированы). Затем всех испытуемых попросили посидеть в комнате ожидания, перед тем как у них проверят зрение. В этой комнате за ними наблюдал скрытый от них экспериментатор, а другой экспериментатор-ассистент находился вместе с ними. В одном опыте этот второй экспериментатор вел себя таким образом, как будто он был сердит и молчалив, а в другом, напротив, он был весьма несерьезным и веселым. Когда испытуемых попросили оценить их эмоциональные переживания после пребывания в комнате ожидания, оказалось, что между этими тестовыми ситуациями обнаружились значительные различия. Испытуемые, которые были дезинформированы в отношении последствий инъекций, чувствовали себя в присутствии игривого ассистента более веселыми, чем испытуемые, которые были информированы правильно. В присутствии же угрюмого соучастника они чувствовали себя раздраженными и более обиженными, чем контрольные испытуемые. Хотя эти эксперименты и критиковались некоторыми авторами (например, Plutchik. Ax, 1970), тем не менее они дают основание предположить, что в формировании нашего эмоционального переживания принимают участие и ощущение нашего физиологического состояния, и наша оценка внешней обстановки.
Пытаясь оценить субъективные переживания животных с точки зрения физиологии, можно провести прямые сопоставления с человеком, но ни одно из них не будет вполне удовлетворительным. Например, способны ли животные ощущать боль? Когда животных подвергают раздражениям, вызывающим боль у человека, у них наблюдаются физиологические реакции, идентичные реакциям человека. Блокирующие боль вещества, которые ослабляют субъективные, физиологические и поведенческие реакции на боль у человека, оказывают сходные влияния на типичные поведенческие признаки боли у животных. Однако интерпретация таких данных основывается главным образом на использовании поведенческих показателей. Например, просто рефлекторное отдергивание, по-видимому, не может быть хорошим показателем боли (как субъективного переживания), поскольку в мире животных такие реакции весьма распространены и встречаются у очень примитивных организмов. Даже по такому критерию, как крик, трудно оценивать боль. Если собаки и обезьяны в случае тяжелого ранения будут вопить от боли, то антилопа останется относительно молчаливой даже тогда, когда хищник рвет ее на куски. Эти вопли могут служить для того, чтобы получить помощь от других членов группы, но ведь они могут также навлечь опасность на тех, кто на них откликнется.
Чтобы оценить вероятность того, что и животным присущи субъективные переживания, аналогичные переживаниям человека, иногда прибегают к сравнительному анализу анатомии мозга. В качестве показателя прогрессивного развития от простого животного к более интеллектуальному обычно используются весьма простые критерии, такие, как размеры всего головного мозга или корковой его части. Однако результаты тщательных аналитических исследований показали, что в различных группах животных некоторые структуры мозга существенно различаются. Ходос (Hodos, 1982) предположил, что некоторые из этих специализированных областей могут принимать участие в обеспечении определенного типа психической активности, которую у человека обычно связывают с деятельностью коры больших полушарий. Кроме того, при оценке интеллектуальных способностей животных на основе особенностей их мозговых структур часто бывает трудно предложить хороший метод, который не был бы связан с антропоморфическими предположениями (Macphail, 1982).
Сознание и ощущение страдания у животных
Проблема сознания животных таит в себе много трудностей. Спектр научных представлений по этому поводу очень широк. Одни ученые уверены в том, что сознания у животных нет, а другие утверждают, что у большинства животных сознание есть. Существуют исследователи, считающие, что сознание не может быть предметом научного изучения, и исследователи, считающие эту тему не заслуживающей внимания. Ситуация осложняется еще и тем, что очень трудно прийти к приемлемому определению сознания.
Гриффин (Griffin, 1976) определяет сознание как способность организма создавать психические образы и использовать их для управления своим поведением. Это очень напоминает определение, которое предлагает Оксфордский толковый английский словарь. Быть в сознании – это значит «знать, что ты сейчас делаешь или собираешься делать, имея перед собой цель и намерение своих действий» (см. Griffin, 1982). Согласно Гриффину (Griffin, 1976), «намерение включает в себя психические образы будущих событий, причем намеревающийся представляет себя одним из участников этих событий и производит выбор того образа, который он попытается реализовать». Хотя Гриффин и другие исследователи (например, Thorре, 1974) рассматривали намерение и сознание как неотъемлемую часть одного и того же явления, эта точка зрения не является общепринятой. Ранее было показано, что преднамеренное поведение не всегда требует сознания.
Как мы уже видели раньше, многие исследователи полагают, что сознание нельзя сводить только к знанию своих чувственных восприятии. Например, Хамфри (Humphrey, 1978) понимал сознание как самознание (self-knowledge), которое используется организмом, чтобы предсказать поведение других индивидуумов, а Хаббард (Hubbard, 1975) полагал, что оно подразумевает осознание себя как чего-то отличного от других. Такое знание может быть использовано как основа коммуникации, но это не означает, что сознание непременно включает в себя язык. Мы можем согласиться с Пассингэмом (Passingham, 1982), что «говорящий язык революционизировал мысль. Использование языка для мышления создало условия для того, чтобы интеллект мог достичь гораздо более высокого уровня. Животные думают, но люди способны думать абсолютно по-другому, используя совершенно другой код». Несомненно, что вторжение языка изменило сам способ, каким мы осмысливаем самих себя. Нам трудно представить себе сознание без языка. Однако это не дает нам права считать, что животные, которые не имеют языка или обладают очень примитивным языком, не имеют сознания. Мы уже видели раньше, что у животных, которые не имеют языка, эквивалентного человеческому, можно обнаружить признаки самоосознания. Поэтому мы не должны приравнивать язык к сознанию.
Могут ли животные испытывать осознанное страдание? Если стоять на позиции здравого смысла, то мы склонны предположить, что могут. Когда мы находимся в бессознательном состоянии, мы не страдаем от боли или душевных мук, поскольку какие-то области нашего мозга оказываются инактивированными. Мы не знаем, однако, отвечают ли эти области только за сознание или же за сознание плюс еще какие-то аспекты работы мозга. Таким образом, хотя в бессознательном состоянии мы не испытываем боли, мы не можем на основе этого сделать вывод о том, что сознание и страдание идут рука об руку. Вполне может быть, что все то, что лишает нас сознания, одновременно прекращает ощущение боли, но одно и другое не имеют причинной связи.
У нас нет никакой концепции в отношении того, что может включать в себя совокупность сознательного опыта животного, если таковой существует. Поэтому мы не можем сделать никакого заключения о том, существует ли какая-либо связь между сознанием животных и их чувством страдания. В своем неведении мы, должно быть, очень неправы, когда, думая о животных, полагаем, что ощущение страдания может быть лишь у тех из них, которые обладают интеллектом, языком и у которых обнаруживаются признаки осознанных переживаний.
Есть свои недостатки и свои достоинства в том, что мы используем самих себя в качестве моделей, на которых пытаемся изучить возможности ощущений у животных (Dawkins, 1980). Слишком слаба научная основа для проведения аналогии между психическими переживаниями человека и животных. Было бы некорректно с научной точки зрения приходить к какому-то заключению о психических переживаниях животных на основе таких данных. Вместе с тем мы сами делаем заключения о психических переживаниях других людей только на основе аналогии с нашими собственными переживаниями. Когда мы видим, как другой человек страдает или кричит от боли, мы не пренебрегаем этим, хотя и не можем доказать идентичность его психических переживаний с нашими. Мы «истолковываем сомнения в пользу обвиняемого» и приходим к нему на помощь. Быть может, в отношении представителей других биологических видов мы тоже должны истолковывать наши сомнения в их пользу?
Перспективы эволюции
Нам кажется естественным помогать другим людям, когда они испытывают страдания. Наши симпатии, по всей вероятности, имеют врожденную основу, хотя в какой-то степени на них могут влиять различные культурные традиции. Даже если мы по отношению к кому-либо проявляем жестокость, мы вполне отдаем себе отчет, что заставляем этого человека страдать. Мы автоматически предполагаем, что его психические переживания должны быть подобны тем, которые испытывали бы мы сами в той же ситуации. Похоже на то, что естественный отбор сделал нас такими, что мы предполагаем сходство между психическими переживаниями других людей и нашими собственными. Почему?
Некоторые исследователи (например, Humphrey, 1979; Crook, 1980) утверждают, что в ходе эволюции сообществ, члены которых были тесно связаны между собой, определенные преимущества имели те сообщества, где особи оказывались способными понимать других. Под «пониманием других» мы подразумеваем определенную осведомленность о других как о существах, чувства которых подобны нашим собственным. Такое понимание могло бы помочь развитию способности особей реагировать на индивидуальные качества других особей, а быть может, и развитию языка, способного выражать эти симпатии. Гриффин (Griffin, 1981) полагает, что то же самое могло происходить с представителями других видов животных и что «животные, которые осознают свои социобиологические цели, могут достигать их более эффективно, чем было бы в противном случае». Можно с определенностью сказать, что социальная и политическая жизнь некоторых приматов 1) кажется достаточно сложной,чтобы обеспечить такого рода развитие. Проблема заключается в том, что для каждой обнаруженной нами или предполагаемой характерной особенности живого организма мы всегда можем выдумать кажущееся правдоподобным адаптивное преимущество.
1) Мы полагаем, что в данном случае не лишенный юмора автор имеет в виду человека. – Прим. перев.
Мы можем достичь больших успехов, если сконцентрируем внимание на возможности возникновения в ходе эволюции более широко распространенных и более простых качеств психики животных. Почему, например, могло развиться у животных чувство боли? Если представить себе популяцию животных, которые обладают простыми поведенческими реакциями избегания, но лишены ощущений боли или страдания, то можно также предположить появление среди них мутанта, имеющего некоторое примитивное понятие о боли. Смог бы такой мутант успешно «завоевать» популяцию? Очевидно, что это новое качество может дать преимущества в процессе отбора только в том случае, если оно вызовет какие-то изменения в поведении животного. Трудно представить себе, каким образом естественный отбор мог бы влиять на психическое переживание, если бы оно было чем-то чисто личным и никак не проявлялось вовне. Быть может, это новое качество могло бы улучшить способность животного общаться со своими родственниками, а может, как-то помогло бы ему более эффективно узнавать об опасностях окружающего мира. Мы этого не знаем, но мы можем по крайней мере отточить наши гипотетические представления, проверяя их соответствие известным закономерностям эволюционной биологии. Смогло ли бы предполагаемое новое свойство успешно завоевать популяцию? Смогла ли бы сформироваться эволюционно стабильная стратегия? И так далее.
Рассматривая вопрос о страдании у животных с эволюционной точки зрения, надо бы «использовать сомнения в пользу обвиняемых» и предположить, что животные испытывают страдания в тех ситуациях, которых они стремятся избежать. Если животные на самом деле способны страдать, то это, по всей вероятности, происходит в ответ на воздействие таких обстоятельств, которые являются для них в функциональном плане невыгодными. В общем и целом можно ожидать, что в процессе эволюции животные оказались сформированными таким образом, чтобы выбирать ситуации, приводящие к возрастанию их общей приспособленности, и избегать тех ситуаций, которые ведут к снижению приспособленности. По всей вероятности, следовательно, мы можем использовать поведение выбора у животных для того, чтобы определить, в каких условиях они лучше себя чувствуют.
В 1880 г. Герберт Спенсер (Spencer) предположил, что субъективное переживание удовольствия и боли развилось у животных для того, чтобы помочь им выбирать подходящие места обитания и условия жизни. Хотя хорошо известно, что у диких животных проявляются явные предпочтения по отношению к определенным местообитаниям, это еще не означает, что для выбора местообитания им необходимы субъективные ощущения. Однако если смотреть на это с точки зрения эволюции, то можно ожидать, что предпочтение животными тех или иных место-обитании обеспечивает им определенное благополучие. Что касается домашних или лабораторных линий животных, то здесь связь между условиями, которые они выбирают, и их общей приспособленностью не столь резко выражена. Тем не менее если предоставить этим животным возможность выбора, то по их поведению можно, по-видимому, получить вполне разумную эмпирическую оценку степени их благополучия в данных условиях.
Ценность такого подхода можно проиллюстрировать следующим примером. Дело касается попыток уточнить требования, которым должны отвечать условия клеточного содержания кур-несушек. Правительство Соединенного Королевства создало комитет, который должен был определить, насколько хорошо содержатся домашние животные в животноводческих хозяйствах интенсивного типа. В своем отчете комитет рекомендовал не использовать в клеточных батареях полы, сделанные из тонкой шестигранной проволоки. Комитет считал, что стоять на таком полу курам неудобно (Brambell, 1965). Однако когда кур подвергли проверке в тесте на предпочтение между этим типом пола и полом, сделанным по рекомендации комитета из толстой прямоугольной металлической сетки, то исследователи обнаружили, что птицы предпочитают пол из тонкой шестигранной проволоки (Hughes, Black, 1973). Как показали фотографии, сделанные с нижней стороны пола, ячейки из тонкой проволоки дают больше опоры для ног курицы.
Мэриан Доукинс в многочисленных экспериментах исследовала вопрос о том, какие условия обитания предпочитают домашние птицы. В одном из экспериментов она предоставляла курам возможность выбирать между клеткой в закрытом птичнике и открытой вольерой в саду. Когда птицы добирались по коридору экспериментальной установки до Т-образного разветвления, они видели с одной стороны вольеру в саду, а с другой – внутренность птичника с клеточными батареями. Куры имели возможность выбрать те или иные условия. Перед тем как повторить тест, птицу в течение пяти минут держали в той обстановке, которую она выбрала. Те куры, которые до экспериментов содержались в уличной вольере, выбирали вольеру уже в самых первых тестах. Другие, которые раньше жили в клетках на птицефабрике, вначале предпочитали привычную обстановку клетки (рис. 28.2). Однако по мере многократного повторения тестов они начинали предпочитать наружную вольеру. Отсюда следует, что если незадолго до очередного эксперимента куры имели хотя бы кратковременный опыт пребывания в наружной вольере, то этого было достаточно, чтобы изменить их выбор в тесте на предпочтение (Dawkins, 1976; 1977).
Тесты на предпочтение уязвимы для критики. Дело в том, что на выбор, который делают животные, влияет целый ряд различных факторов. Так, на предпочтение тех или иных условий обитания могут влиять генетические факторы, импринтинг, степень знакомства животного с предлагаемыми условиями или память о тех условиях, в которых находилось животное в последнее время. Генетически обусловленные различия можно исследовать, тестируя разные генетические линии домашних животных (Dawkins, 1980). Ранний опыт животных может оказывать долговременное влияние на предпочтение ими тех или иных условий обитания, но если исследования проводятся на домашних животных, то это влияние можно контролировать.
При проведении экспериментов, основанных на реакции выбора, необходимо убедиться, что животные знакомы с предлагаемыми им альтернативами. Многие животные избегают новых и незнакомых ситуаций. Совершенно очевидно, что они вполне могут предпочесть тот вариант условий, который им уже знаком. Фермеры иногда говорят, что их питомцам, по-видимому, нравятся условия их содержания, потому что, если выпустить их на свободу, они возвращаются обратно. Это напоминает рассуждения о том, что некоторые люди предпочитают сидеть в тюрьме, потому что после длительного заключения им трудно приспособиться к жизни на свободе. Проблема состоит в том, чтобы понять, каким образом взаимодействуют между собой степень знакомства животного с ситуацией и его жизненный опыт, полученный в самое недавнее время. В начале экспериментов выбор животного может определяться тем, в какой обстановке оно находилось в самое последнее время. Однако такое предпочтение может быть очень недолгим, как в описанном выше случае с курами, которых содержали в клеточных батареях.
Рис. 28.2. Курица в одном из экспериментов Мэриан Доукинс. Куры, которых в течение нескольких недель содержали в клеточных батареях, в тесте на предпочтение между клеткой в клеточной батарее и уличной вольерой могут вначале выбрать привычную для них клетку. (Фотография Tony Alien.)
Тесты на предпочтение подвергались критике еще и потому, что они не учитывали разницы между предпочтением, которое проявляется в течение короткого интервала времени, и стойким, долговременным предпочтением. Дункан (Duncan, 1977; 1978) показал, что куры предпочитают войти в гнездо-ловушку, чтобы снести яйца, даже несмотря на то, что в результате им приходится несколько часов просидеть взаперти без доступа к пище. Предпочтительное отношение к гнезду настолько сильно, что такое поведение повторяется изо дня в день. Однако оценить такого рода явления можно только с учетом имеющихся у животного альтернатив. Каким образом распределило бы животное свое время, если бы могло выбирать между различными «режимами» дня? Можно ожидать, что в дикой природе животные организуют свой ежедневный распорядок жизни наилучшим возможным образом. Однако перестройка с одного распорядка дня на другой может происходить медленно. У животных имеются как кратковременный, так и долговременный механизмы приспособления к изменениям окружающей среды, и их влияние на поведение оказывается достаточно сложным. Доукинс (1980; 1982) предположила, что измерение «эластичности» поведения поможет преодолеть эти трудности. Можно утверждать, что предпочтение, проявляемое животным в условиях определенного давления среды, будет давать более надежные результаты, чем выбор под влиянием праздного каприза. Домашние животные обычно не испытывают тех временных и энергетических ограничений, которые воздействуют на поведение диких животных. Поэтому нам следовало бы, быть может, создать такого рода «давление обстоятельств» при проведении наших тестов на предпочтение. Экономисты знают, что явное предпочтение потребителя по отношению к каким-то товарам может резко измениться при изменении цен. Мы могли бы получить более четкое представление о системе предпочтений у животного, если бы построили какой-то эквивалент функции спроса.
Будь у нас такие данные, мы могли бы, исходя из эволюционных представлений, сделать следующее утверждение: если животное готово платить определенную цену за то, чтобы устранить отклонения от своего обычного образа жизни, то это хороший показатель его благополучия. А если не на основе таких отклонений, то как еще могло возникнуть страдание?
Этот вопрос представляется крайне трудным. Существует довольно широкий спектр научных представлений по этому поводу. Одни ученые абсолютно уверены в отсутствии сознания у животных, другие утверждают, что оно есть у большинства из них. Все эти трудности, по-видимому, объясняются отсутствием четкого определения этой категории.
Некоторые ученые считают, что основным признаком сознания является намеренность действий и направленность на предмет . Другими словами, под сознанием понимают способность организма создавать психические образы и использовать их для управления поведением. Быть в сознании - это значит «знать, что ты делаешь, что собираешься делать и каким способом будешь это осуществлять ». Сознательность поведения включает в себя наличие сознательно поставленной цели и намерения выполнения действий. Одним из проявлений намеренного поведения, по мнению ряда ученых, является демонстрация отвлекающего поведения. Пример такого поведения - поведение птицы, которая уводит хищника от своего гнезда, притворяясь раненой. Когда птица, волоча якобы сломанное крыло, отводит хищника на безопасное расстояние, она внезапно вновь возвращается к своему нормальному поведению и улетает. Однако этологи объясняют данное поведение как чисто инстинктивное в понятиях ритуализированной демонстрации. Данные наблюдений за деятельностью высших приматов позволяют предположить наличие у них действительно намеренного поведения . В исследованиях Д. Примака изучалась способность шимпанзе к намеренной коммуникации путем создания ситуаций, в которых человек и обезьяна могли кооперироваться или конкурировать друг с другом при добывании пищи. Они сообщали друг другу посредством невербальных сигналов о местонахождении спрятанной пищи. Когда человек помогал шимпанзе, отдавая ей всю найденную пищу, обезьяна также посылала и получала поведенческие сигналы о месте, где спрятана еда. В случае же конкуренции, когда человек забирал всю найденную пищу себе, шимпанзе научилась вводить конкурента в заблуждение, не подавая ему нужных сигналов и не принимая в расчет «ложные» сигналы, подаваемые человеком, чтобы сбить обезьяну с толку. Такое поведение обезьяны заставляет предположить наличие у нее способности разгадывать цели и намерения человеческого поведения и знаний о том, как человек воспринимает их собственное поведение.
Есть также данные о том, что высшие антропоиды действительно способны к обману . В исследованиях Я. Рогинского было обнаружено явление «психической мимикрии », т.е. способность к двойственным поступкам, когда одновременно выполняются два действия. Обезьяна может маскировать свои агрессивные истинные намерения, демонстрируя дружелюбные действия. Так, шимпанзе Беата, которую исследователь как-то обидел, протянула ему руку, прося корма, а при приближении ученого к клетке поцарапала ему лицо и порвала халат.
Сознательная активность человека предполагает наличие специфичных только для него видов поведения; В частности, таким видом является альтруизм. Под альтруизмом в человеческой психологии понимают такую форму человеческого поведения, где центральным мотивом являются интересы другого человека или социальной группы. При том личность жертвует своими интересами в пользу других, не преследуя каких-либо материальных и прочих выгод. Таким образом, человеческое поведение выгодно реципиентам и невыгодно донору. Некоторые ученые пытаются доказать наличие альтруизма у животных, однако их рассуждения носят либо антропоморфический характер, либо за альтруистическое поведение выдаются факты заботы о потомстве или симбиотическое поведение. Правда, необходимо отметить наличие единичных достоверных наблюдений об оказании животным помощи другому животному. Даже скудные наблюдения говорят о возможности альтруизма у животных.
Другой характеристикой сознания является способность индивида к рефлексии , т.е. осознанию самого себя, своих чувств, переживаний и действий. Осознают ли животные самих себя в этом смысле? С одной стороны, эксперименты по обучению крыс показали, что животные способны строить свое инструментальное поведение на основе информации об их собственном поведении и сигналов, поступающих из внешней среды. Это может свидетельствовать в каком-то смысле о том, что крысы знают о своих действиях, но это не означает, что они их осознают. Знание собственных действий может быть тождественно знанию сигналов внешнего мира. С другой стороны, эксперименты с высшими антропоидами по их реагированию на зеркало, показывают, что шимпанзе и орангутанги могут узнавать себя в зеркале. Молодые шимпанзе, рожденные на воле, пользовались зеркалом, чтобы чистить те части своего тела, которые увидеть другим путем невозможно . Вместе с тем вопрос о способности животных реагировать на части своего тела в зеркале как проявление самосознания остается открытым.
В отечественной психологии под самосознанием понимается прежде всего относительно устойчивая, осознанная и переживаемая как неповторимая система представлений индивида о самом себе, на основе которой строится взаимодействие с окружающим миром и другими людьми, а также вырабатывается отношение к себе. Осознание себя подразумевает установление отличий от других, что осуществляется с помощью человеческой речи. С этой точки зрения, видимо, нельзя говорить о наличии самосознания у животных. Однако некоторые ученые, признавая отличие человеческого интеллекта, обусловленного использованием языка, от мышления животных, не исключают наличие сознания у животных. Так, Д. Макфарланд отмечает, что хотя «нам трудно представить сознание без языка, однако это не дает нам права считать, что животные, которые не имеют языка или обладают очень примитивным языком, не имеют сознания».
Подводя итог, можно отметить, что у животных есть некоторые предпосылки к зарождению сознания, однако только человек способен обобществлять свой опыт , создавать совместные знания, которые закрепляются в речи, образцах материальной и духовной культуры. Человек способен выделять себя из окружающего мира благодаря членораздельной речи, понимать поведение других людей и сопереживать им, хотя последнее обнаружено и у животных.
Эта статья о том, откуда пришли животные в нашу жизнь, как они видят нас и насколько они одухотворены.
Что такое сознание вообще?
Вы видели муравья? А муравейник? Слаженность всех действий, утонченность процесса, единый живой механизм. Нет другого понятия для описания этого, как «коллективный разум».
А наблюдали ли вы, как летает птица при сильном порывистом ветре? Она «угадывает» поток за долю секунды до смены его направления.
А как движется косяк рыб вы видели? Скорость и точность одновременных движений - это мечта любого компьютера! Причем в данном случае сложность для компьютера будет составлять как скорость принятия решений, так и скорость передачи данных от… и к... где там мозг у селедки?
А знаете ли вы, что сердце человека меняет свой ритм до того, как отреагирует мозг на ситуацию? При этом, сам мозг «принимает решение» до того, как человек осознает свой выбор.
Человек, ворона, муравей, рыба - все имеют дело с тем сознанием, которое наука пока не в силах однозначно определить. Более менее все сходны с понятиями, где можно говорить о «потере сознания » и «приходом в сознание ». Путаница в этом вопросе возникает только из-за того, что человек часто не видит логики в поведении животного, а это означает - наше поведение опирается на другие шаблоны.
Осознайте следующее - нас с животными связывает то, что источник наших действий лежит за пределами мыслительных процессов . Есть ведь отличие? Конечно. Но оно не имеет отношения к самому определению сознания. Отличие в том, как каждый из нас воспринимает самого себя и свою связь с окружающим миром .
Восприятие реальности .
Чтобы показать как животные воспринимают реальность, представьте себе, что вы стоите на пороге дома. С одной стороны у вас улица, деревья, небо, облака, а с другой - ограниченное пространство жилья. Если ваш дом у вас за спиной, то перед вашим взглядом простор улицы, а если развернуться, то вы воспринимаете только свою жилплощадь. Улица - это аналог бесконечного мира Сознания , а дом - это ограниченная физическая реальность .
На таком «пороге» находится самоопределение животного, развернутое «лицом» к окружающему миру. Для человека все наоборот. Человек задается вопросом «о том духовном мире», полностью фокусируясь на событиях «этого мирского», а животное осознает в большей мере пространство мира сознания, воспринимая физическую реальность как некую игровую площадку .
И забавно здесь то, что человек присвоил себе титул «духовного существа », не подозревая, что он выглядит в глазах кота лишь голым королем.
После издевательства академика Павлова над собаками, люди быстро приняли слово «рефлекс», долгие годы оправдывая им поведение животных. В 21-м веке стало очевидно (на примере тех же муравьев, рыб и сложных поведенческих экспериментов с приматами), что рефлексы - это лишь конечный продукт того, в каком восприятии мира находится животное (да и человек тоже). А что же в основе?
У человека личность настроена на многовариантную реальность, у животного - на единый связный поток . Человек допускает что он таковой (например, национальность), потом другой (профессия), потом третий (атеист, пацифист и так далее). Животное не принимает эти шаблоны, всегда оставаясь в рамках своего вида … кроме тех случаев, когда человек навязывает ему свои.
Такое положение дел связано не с тем, что человек сознателен, а с тем, что человек закрыт от своих истоков - нет прямого восприятия «кто я и откуда я ». Как бы вам не показалось это странным - для животного это не является вопросом .
Что такое «фокус личности »? Это те вибрации (частоты восприятия), которые вы настроили для себя, заходя в физический мир (то есть рождаясь в данном теле в конкретном месте и времени). Следует отметить, что место и время является частотной настройкой. Это так же просто осознать, как рассмотреть солнечный зайчик на стене - он является «продуктом» света и его фокусировкой в точном времени-пространстве.
Пространство-время животных .
Если вы можете представить, что рыбы и муравьи связаны внутри своего роя неким «пространством сознания », тогда вам просто понять, что Сознание - это некий набор сплетенных меж собой вибраций. Причем каждый элемент такой связи сам по себе осознает свое наличие внутри бОльшей структуры .
Упростим. Представьте, что муравей - это не физический объект, а одна из вибраций сознания (вроде как квант из частицы перешел в волновую форму). В этом случае действие муравья - это индивидуальное событие идеально вписанное в коллективный процесс. Так и спектр всех цветов идеально вписан в единый белый цвет. Когда смотришь на цвет-муравья-вибрацию - видишь единицу, когда смотришь на белый свет-муравейник-процесс - видишь единое событие.
Человек умеет не просто все разделить, но и закрепить своим фокусом внимания каждое различие, установив между делом внешне несвязные вещи (кстати, это называется материализацией). Животные же закрепляют само пространство событий, в котором «играет» человек . То есть, животные добровольно играют вторые роли в вашем театре, а некоторые вообще - «технического персонала». И как бы это не казалось обидным (с позиции человека), без этих ролей на сцене нечего делать «звездам». Нет статистов и осветителей- нет театра. Кстати говоря, растения (в данном контексте) играют роль декораций.
Так вот животные не просто осознают свои роли статистов, они осознают само существование сцены . Здесь важно вот что.
Если вы представляете себе, что «жизнь театр, а люди в нем актеры», то представьте обслуживающий персонал - подумайте, насколько ему доступно наблюдение того, что творится за кулисами? А если подмостки театра - это время-пространство, - что воспринимают животные?
Роль домашних животных в жизни человека .
Ваша любимая кошка, собака или кто-то там еще не родились случайно, они не по ошибке к вам попали . Это невозможно также, как и случайное падение рояля с неба в соседние кусты. Вы вместе «зашли » в эту жизнь как поток единой энергии-сознания . Вот только статисты появляются точно в нужный момент, чтобы создать наилучшую драматургию для вашей роли.
Иными словами, когда (в линейном понимании времени) вы еще не воплотились в материальном мире, вы ощущали себя «единым телом » со своим животным . Во многих случаях эта «часть тела» является связующим звеном с другими членами семьи (близкими людьми). Фактически, ваше животное - это продолжение вашего сознания в материальной форме .
Как только активируются какие-то ваши новые представления о себе, к вам сразу устремляется подобная ваша часть. Причем, если вы не позволите себе иметь домашнего питомца, вас непременно где-то рядом будут сопровождать иные его проявления - птицы за окном, странные сны или навязчивые идеи.
Будучи частью вашей энергии, домашнее животное стремится воплотиться в теле в моменты «поворотов судьбы » Одни приходят как энергия связи с близким человеком, фактически, сигнализируя вам появление важного для вас человека. Другие могут встречать ваше рождение уже будучи взрослыми. Третьи могут приходить даже для того, чтобы утешить ваше одиночество - этим они проявляют связи, которых вы не видите, но через животное можете ощущать присутствие . Иногда животные могут прийти и как признак других изменений в жизни, вроде переезда или смены сферы деятельности.
Уходят животные также при смене той или иной жизненной эпохи. Здесь они вольны сами принять решение - как и когда это лучше всего сделать . Как бы человек не пытался брать на себя ответственность за это, однако не он воплощал и не ему развоплощать. Животное видит закулисье и знает, когда зайти на сцену, а также когда ее покинуть . Все это идеально сочетается с вашей «звездной ролью», хотя чаще всего вам не видна заслуга «работников сцены» - вы слишком ослеплены собой.
При этом, одна и та же часть вашей энергии , которую вы именуете «Мурзик», «Шарик» или как-то еще, всегда будет стремиться вернуться к вам. Фактически, если ваше животное вас покинуло, оно мгновенно сместится в любую доступную ему форму - или уже воплощенного животного, или в ваш сон и так далее. Возвращение к вам вашего питомца в новом теле - это не вопрос случая - это такой же процесс, как движение за вами вашей тени. Вы можете отвернуться от своей тени, но вы никак от нее не избавитесь .
Во всех случаях, вы не случайно подбираете щенка на улице или «вдруг» решаете купить котенка. У вас вообще нет шанса оставить у себя того, кто сам не пришел к вам . «Случайное» животное или тут же сбежит от вас, или погибнет. Но было ли оно случайным в тот момент, когда появилось у вас? Пойдем дальше…
Болезни домашних животных и роль хозяина .
В дикой природе животные практически не имеют тех заболеваний, которые у них проявляются вблизи людей. Здесь есть две основные причины.
Во-первых, будучи вашим продолжением, животное перенимает и телесные проблемы . Это точно такой же процесс, как «осложнение» для других органов при заболевании одного конкретного. Если у вас что-то болит, можете быть уверены, что ваш питомец это ощущает тем или иным образом. Он носит отражение этой боли внутри себя, понимая, что она связана с вами .
Во-вторых, чрезмерное внимание к состоянию вашего питомца, накладывает на него шаблоны ваших опасений. Иными словами, часть болезней формирует ум хозяина , а не природа животного. Но, это не отдельная причина заболеваний - это имеет отношение к предыдущему пункту и к пониманию того, что ваши болезни всегда отражают состояние ваших мыслей .
В некоторых случаях ваше животное даже отразит на себе ту болезнь, которую вы можете в себе и не заметить. Иногда люди говорят «забрал на себя», хотя правильнее сказать - отразил на себе - вы получили нужный вам опыт не через боль в теле, а через переживание за своего любимца. Таким образом, образ ваших мыслей не только может создать проблему для вашего тела, но и для тела животного .
Важный момент, на который стоит обратить внимание: забота о состоянии своего тела - это забота о здоровье вашего любимца . Причем речь идет не о «правильном образе жизни», а о «правильном » образе мысли , потому что именно ваши мысли (энергии, вибрации) являются «переносчиками болезни». В этом контексте стоит понять, что даже ваша продуктовая диета может негативно влиять на питомца, если вы чувствуете себя несчастным из-за нее.
Чем больше вы мучаете свою «голову », тем больше страдает животное . В некоторых случаях, конечно, возможны и другие варианты, связанные с сезонами, общими шаблонами вида и так далее. Однако, чем ближе ваша связь с животным, тем сильнее на нем скажутся ваши мысли . А потому - лучшая забота о вашем друге - это забота о своем счастье . Не переворачивайте эту фразу вверх ногами, тогда все будет проще...
Публикация Сайт "OMAR TA SATT "